[indent] Ничего удивительного, что Аделин не могла долго уснуть. Киран знал, что даже сама мысль о ненавистной тренировке отравляла ее сознание, мучая и будоража чересчур живыми кошмарами из воспоминаний. Пока понимание, что перед ней будет стоять вовсе не отец, едва ли хоть сколько-нибудь могло ее успокоить. Он это понимал, стараясь относиться с терпением. Стоило проявить своего рода стойкость, чтобы тут же не сдать назад, увидев ее бледное лицо и огромные изумрудные глаза, а это, надо сказать, дорогого стоило.
- Сегодня лучше бы лечь спать пораньше, - постарался сдержанно ответить волшебник, надеясь, что не пойдет на поводу у собственных эмоций, отказываясь от данного отцу обещания. Справедливости ради, Киран и сам придерживался мнения, что боевая магия нужна Аделин, что бы она об этом ни думала. Он повторял это тысячу раз и повторит снова, если потребуется – защита нужна ей как никому другому в их семье.
- И думаю, что первая тренировка будет не такой долгой. И не каждую субботу. Я понимаю, что тебе не хочется отравлять выходные неприятными мыслями и…просто хочется отдохнуть, - возможно, изначальный настрой на компромиссы сможет хоть немного смягчить скептицизм Адель? Слова о пауках явно этому не способствовали, хотя Киран примерно представлял, что так все и будет, учитывая, как сестра ценила любую форму жизни во всех ее проявлениях. Ужасно хотелось съязвить, но Мальсибер взял себя в руки, старательно сдерживаясь от едких фраз не в пример Аделин.
- Они в принципе не обладают никаким разумом, не то, что соразмерным с человеческим, - не выдержал Киран. Хотя слова и были произнесены абсолютно спокойным тоном, в них улавливались легкие, совсем невесомые нотки поднимающегося раздражения. Порой он в принципе не понимал, как можно быть такой… Наивной, и с такой добротой открыто смотреть на мир? Может, ей еще и комара жалко убить, который испил ее крови?
- Твои сравнения не уместны. Ты прекрасно понимаешь, чем кошки и собаки отличаются от насекомых, так что не надо делать из меня монстра, - строго ответил Мальсибер. Он умел быть едким как весьма опасный яд, что непременно разъест кожу и кости, от такого слепнут и умирают в муках, захлебываясь пеной из собственной слюны. Аделин не знала эту его сторону, так похожую на отца, а может, и на деда, и Киран вовсе не горел желанием являть ее сестре. Сейчас он лишь необъяснимо злился на ее упрямство, что, по крайней мере, удавалось спрятать хотя бы внешне – он привык скрывать эмоции под нарощенным годами спокойствием, равно как и червоточины собственной слабости, ведь Адель сама по себе и была его слабостью и самым уязвимым местом в сердце.
Она явно вздрагивает от его неожиданной близости, хотя они по-прежнему балансируют в рамках приличия – он всего лишь учит ее правильно держать волшебную палочку, но, когда они рядом, это всегда «нечто большее». Во всяком случае, Мальсибер не мог отделаться от этого клейкого ярлыка в собственных мыслях – не менее навязчивого, чем тот липкий жар, пробиравшийся под ворот рубашки.
- И для чего же? Исцелять? Они созданы много для чего, дорогая Адель, ты просто это не признаешь, - фраза не несет в себе никакой двусмысленности и все же… все же Кирану становится почти забавно от такого словесного каламбура. Он улыбается. О, он улыбается почти по-кошачьи мягко, но улыбка вспарывает вены, наматывая их на кулак, только Адель стоит к нему спиной и не может этого видеть. Перед мысленным взором проносятся все те воспоминания, которые спровоцировали всю двусмысленность слов в его собственном предложении, но дальше Киран продолжает на удивление спокойно и деловито:
- Боевая магия – это не всегда разрушение, - хотя и к этому мы тоже придем. – Это и защита. Если бы я лежал без сознания, или просто был бы не в силах справиться с врагом, ты бы – что? Пожалела бедолагу? Не попыталась бы его обездвижить? – в такие моменты он вел себя как «невыносимый, проклятый манипулятор», и хуже было даже не это, а то, что Мальсибер это понимал, как и понимал, что без этого, увы, никак. – И тебя бы не мучила совесть, что ты даже не попыталась когда-то в прошлом освоить «Петрификус тоталус», а теперь это могло бы стоить мне жизни. Откуда такая уверенность, что мы не окажемся в подобной ситуации? – и лучше бы не оказались, но жизнь была крайне непредсказуема, а учитывая давние счеты их семьи с теми же Ноттами, которые по всем правилам входили в категорию их союзников, нечто подобное можно было ждать, когда угодно и от кого угодно.
Она пятится назад, оказываясь к нему почти безрассудно близко. Вот до чего доводит упрямство.  Киран подталкивает ее вперед, подавшись всем корпусом, заставляя принять прежнее положение, вновь выпрямив спину.
- Сегодня ты потренируешься просто обездвижить противника. Это не так сложно, - отстраняясь, волшебник достает собственную волшебную палочку, уверенным взмахом открывая дверцы шкафа ровно напротив них. Там был видавший лучшие дни, несколько потрепанный деревянный манекен с нарисованным сердцем слева на груди. На ногах у него были колесики. Взмах палочки заставил его с тихим скрипом выехать из шкафа и остановиться напротив.
- Сделай глубокий вдох, лучше даже три. Когда почувствуешь, что сердце бьется тише, более размеренно, сделай выпад и произнеси заклинание. Целься в сердце, - Киран изящно вскинул руку, невербально посылая заклинание в мишень. Синяя вспышка угодила ровно в красное нарисованное сердце, заставив манекена пошатнуться. – Как тот, кто испытал на себе это заклинание, могу сказать, что человек не чувствует боли. Ты просто не можешь пошевелиться, не чувствуешь собственное тело. Эффект временный, но это ты и так знаешь, - на его взгляд это заклинание было самым безобидным, по своей природе исключительно защитным, с него и стоило начать.
- Попробуй, - он смотрит на нее задумчиво, разглядывая почти отстраненно и в ту же секунду – препарируя, вспарывая каждую черту на предмет хотя бы толики уверенности и решительности. Что ж, пока он не видит ни того, ни другого, но с чего-то стоит начинать.

[indent] трэверс подавил в себе ехидный смешок, а нет, не подавил. за время так называемой семейной жизни с рейной, он настолько часто слышал поверхностные и весьма самоуверенные выражения, что давно научился пропускать их мимо ушей. несмотря на всю самостоятельность большинства женщин, всё же многие вещи были сделаны только потому, что были позволены. сайлас давал много свободы своей жене, потому что знал, только так он может её обуздать. безусловно, видеть капающую ядом рейей, желающую ему смерти, на самом деле вряд ли говоря всерьёз, стало чем-то обыденным. потому он выбрал для себя самую верную позицию. порой стоит прогнуться, чтобы получить желаемое. но почему-то в данном случае, словесные перепалки только поднимали ему настроение. ему захотелось уточнить, что в любом случае придётся собирать вещи, ведь несмотря на фактическую смену владельца, большая часть бумаг всё равно у него, как у старшего сотрудника и основателя, а потому, смена кабинета вполне логичный жест. но конкретно этот факт, предпочёл оставить так и не озвученным, пусть будет неким сюрпризом в будущем. [indent] - знаете, мне всегда нравились дерзкие и напористые женщины, – в действительности нет, до своего замужества, он бы предпочёл кого-нибудь сродни её сестры, просто удобной девушки, которая бы не отсвечивала на его фоне, занимая позицию тени. патриархальное воспитание, которым его наделил отец порой вырывалось из всех щелей. для него являясь чему-то нормальным, фундаментом под ногами. их с люцерисом мать тоже пыталась быть дерзкой, но позже поняла, что нужно иметь иной подход к мужу, особенно, когда он поднимает на тебя руку. сайлас подобными вещами не занимался [ну, почти], тем более в отношении рейной, порой шутя, что она может задушить его во сне в противном случае. – однако, не всегда дерзость призрак высокого интеллекта, мисс яксли. – он пожал плечами, отпуская её руку. – и, если вам хочется доказать обратное, сделайте это в работе, а не на словах. – отступил на несколько шагов, поставил свой небольшой саквояж с бумагами на тумбу в проходе, сам слегка облокотившись на неё, заставляя прогнуться на ножках от веса мужчины. -  ваш отец в своё время поделился со мной бесценным опытом, как партнёр, но надеюсь вы понимаете почему работа с вами вызывает подобную реакцию. вы не проработали в этих стенах ни дня, не закладывали фундамент; если не ошибаюсь были в америке? но да не важно. прежде чем быть такой самоуверенной, подумайте о том, что я сказал ранее. у вас ещё есть шанс отказаться и продать те 40% мне, подумайте об этом. – после этого сай выпрямился, намереваясь покинуть стены офиса. сегодня у него ещё была назначена встреча и с учётом того, что сотрудников у них было немного – по его же инициативе и недоверчивости в основном – многое приходилось выполнять самому, в частности обсуждать стратегии и правильные ответы с клиентами на слушаньях. как показывал опыт, не всегда связи и желание надавить на судей, самый верный выход. трэверс беспокоился о престиже и репутации, несмотря на свой зачастую поверхностный и отстраненный образ на публике. [indent] выходя из офиса, он поручил их секретарю, магглорожденной волшебнице – иногда нужно было держать то, что ненавидишь ближе всего, дабы создавать тот самый образ и престиж, о котором говорилось выше – подготовить некоторые документы, хотя прекрасно понимал, что мадемуазель яксли их не подпишет. однако так хотелось подкинуть маска в этот котёл.

---

[indent] моргнув несколько раз, таким образом приспосабливая глаза к полутьме; интересно сколько времени он пробыл так, держа в руках бутылку, будто она к нему приклеилась. мужчина отпускает руку юфемии, которую инстинктивно хватил, непонятно чего опасаясь. возможно, служба тёмному лорду откладывает некий отпечаток на любой, даже самой гибкой психике. возможно, потому, когда ты пьян, вряд ли думаешь, что в офис, который охраняют защитные чары, что сам и накладывал, может проникнуть кто-нибудь посторонний. разом в последнее время его подводил, оставалось лишь надеяться, что это не так уж и заметно.
[indent] сайлас всегда приводил в пример свой трудоголизм, как нечто выдающееся, что ставит его в выигрышное положение на фоне других. он привык получать что-то не только с помощью связей отца, но и уметь пользоваться ими так, чтобы его собственная жизнь имела подобающий вид. вот только даже у самого чёрствого сухаря, что делает всё по будильнику, могут быть бутылки рядом с кожаным диваном и тонная окурков в дорогущем антиквариате на кофейном столике. правда жизни, от которой никуда не скрыться. в правом виске слегка покалывало.
[indent] - вы так громко говорите или мне кажется. – мужчина наконец сел на диван, оставив бутылку на столик. кажется, сознание медленно возвращалось к нему, вместе с реальностью. как-то даже мерзко было находить себя в подобном состоянии, причем уже которую неделю подряд, пусть и лишь ближе к выходным. трэверс не любил в себе проявления слабости, вернее часто не позволял. от того, что юфемия застала его в таком виде вызывало ещё большую головную боль.
[indent] в последнее время их отношения для него стали какими-то странными. всё в его жизни стало странным: отец, требующий наследников, рейна, которая принимает зелья, дабы они не случились и работа с яксли, которая не покинула его жизнь и продолжает маячить перед глазами. и всё это на фоне нарастающего конфликта, которому он посвятил вторую часть своей жизни.
[indent] - как видите, уже отдыхаю. что вы делаете так поздно в офисе? – интересуется он, практически обыденным тоном, будто его это действительно интересует. возможно, совсем немного. и у них действительно завтра заседание, и ему действительно важное заседание, но… - совсем забыл, что иногда заседания назначаю на субботу. – мужчина потёр переносицу, глаза немного «засыпал песок», от постоянных недосыпов. кое-как поднявшись с дивана, он направился в сторону юфемии, чтобы взять с тумбочки ещё сигарет и зажигалку, не отдавая себе отчёт в том, что она стоит в их радиусе и примерно в следующие несколько секунд, теперь уже сам нависнет над ней, подмечая насколько же девушка ниже него. протягивает руку за спину волшебницы и берет нужные вещи, отступая. – не беспокойтесь, переночую тут, завтра буду как новенький. – вероятно, ему давно пора было бы снять номер в гостиницы или какую-нибудь квартиру, ведь это «расставание» с рейной может оказаться довольно длительным. она выше того, чтобы снять свою оборону и пойти ему на уступки. он выше того, чтобы продолжать это терпеть.
[indent] - вам тоже стоит отдохнуть, ступайте домой. – трэверс откидывается на спинку дивана, в полусидящем положении, принимая практически умиротворенный вид. он будет тут сам, в одиночестве его сила.

По правде говоря, Джоша не сильно заботило то, что осталось от старика Флетчера. И эта мысль, что стрелой пролетела в голове Джоша, как только его рука коснулась металлической ручки холодильной камеры, заставила испытать детектива лёгкий укол совести. Конечно, ему было жаль погибшего, тем более, что его Джош более менее не плохо знал. Мистер Флетчер был завсегдатаем кафе "Завтраки у Майка", что находилось через дорогу от полицейского участка. Два, а то и три раза в неделю Джош, которому в обеденный перерыв удавалось заскочить к "Майку" за кофе и сэндвичем с тунцом и томатами, видел старика. Тот в одиночестве сидел за дальним столиком у окна, с особой внимательностью разгадывал кроссворд на последней странице местной газеты, а на его тарелке неизменно ютился кусочек клубничного пирога со всбитыми сливками. Джош не знал его имени, но бармен кафе между делом как-то раз обмолвился о том, что мистер Флетчер довольно рано овдовел, а детей его разбросало по всем частям света. Старшая дочь Сандра каждое Рождество шлёт ему открытки из солнечной Бразилии, средний сын Чарльз присылает фотокарточки в окружении неуклюжих пингвинов, а младшую дочь Сьюзен со всеми потрохами проглотил деловой Нью-Йорк. Конечно, Сандра пыталась после смерти матери перевезти отца к себе, но тот уж очень активно отмахивался, ссылаясь на то, что жаркий климат дурно влияет на давление и самочувствие в целом. Дети на его отказы лишь пожимали плечами, не понимая одной главное вещи: здесь в Редвуде рядом с ним всегда будет любимая Молли. Редвуд — это место его силы, как бы это иронично не звучало, и место гибели. Да, Джоша мало волновал труп, на который он бездумно смотрел на протяжении пяти минут. Куда более Джошу было интересно посмотреть на Мойру. Они виделись последний раз летом прошлого года. Корделия ещё тогда бережно носила под сердцем их четвёртого с Джошем ребёнка, а огненные волосы Мойры тогда были короче... и кажется даже ярче. Джош будто со знанием дела жарил свиные рёбрышки на заднем дворе дома, а Кора и Мойра попивали коктейли у небольшого бассейна. Мойра пила "маргариту", а Корди цитрусовый лимонад. И уже тогда Джош пару раз ловил себя на том, что слишком долго смотрит за тем, как Мойра слизывает соль с края бокала перед тем, как выпить. В такие моменты Джошу становилось жутко стыдно. Так стыдно, будто ему одиннадцать лет и девочки — одноклассницы увидели растегнутую ширинку на его штанах.

 Было глупо подумать то, что Мойра его не узнала. А ещё глупо обращаться к ней на "вы". Джош сухо откашлялся в кулак, когда Мойра на его вопрос про холод в секционной ответила так же вопросом. А ведь она умела вводить его в неловкое положение. В этом у них с Корделией одно из главных отличий. Кора сглаживала углы, а Мойра их наоборот заостряла. Кора могла смеяться над любой его шуткой, даже самой нелепой, из разряда комичного разговора Мо и Джо, когда один говорит другому: Джо, ты надел ботинки не на те ноги! А второй отвечает: Мо, но у меня нет других ног. А рядом с Мойрой Джош предпочитал не раскрывать свои юмористические способности. Однажды Джош имел неосторожность пошутить в компании Лидделл, а в ответ получил взгляд с острым вопросом: ты сейчас серьёзно? А вот её юмор Джошу нравился. Чёрная комедия с нотками пошлости. Кора шутки подруги считала грубыми, а Джош всякий раз пытался скрыть улыбку на лице, чтобы не получить за это локтем в бок от жены.

 — Кора просила тебе тоже передать привет, — врет Джош и даже не краснеет. Он делает вид, что изучает обескровленный труп мистера Флетчера с чёрной зияющей дырой в животе, где по идее должен быть желудок, но его там нет. Бледное лицо и синюшные губы не пугают. Сколько раз Джош видел точно такие же лица в своих снах, не сосчитать. В отчёте все было написано точно так же, как Джош это видел сейчас. Не прикопаться.

 — Как думаешь, кто его так? — вдруг интересуется Джош, а его брови хмурятся и практически встречаются на переносице. Он переводит взгляд на Мойру, и из-за света люминесцентной лампы цвет её лица кажется точно таким же, как у старика Флетчера. Такое сравнение Джошу совсем не нравится. Он берет с рабочего стола одноразовые перчатки, надевает на одну руку, и двумя пальцами осторожно приподнимает край кожи. Чернота в животе почему-то так привлекает к себе внимание. Будто там, внутри, Джош обязательно должен что-то найти. Только что? Белого кролика, как в шляпе фокусника, или нечто уродливое. Но Джош там ничего не находит. К сожалению, а может быть и нет. В любом случае, у него уже есть два варианта: его либо у утянули во тьму ночные монстры, либо мистер Флетчер неудачно упал на нож какого-то психопата. Легче от двух вариантов не становится.

 — Не хотела бы ты составить мне компанию и выпить кофе? — неожиданно для самого себя произносит Джош, стягивая с руки перчатку. — У тебя, кажется, сейчас должен быть обед? — взгляд выхватает наручные часы с металлическим ремешком.

 — Интересно было бы послушать твои версии на счёт "моего" старика. Да и в целом, — Джош замолкает на пару секунд, а после добавляет — Давно не виделись.

 Ему хотелось сказать и ещё: настолько давно, что ты, наверное, и не знаешь, что наш брак с Корой трещит по швам, а у меня уже образовалось язва желудка из-за магазинной лазаньи. Но Джош только поджал губы. Работа у него такая, приучила не болтать лишнего.

 

Вниз - по стеклу острым
это так просто
по стеклу вниз
У Селенит болят скулы от изобилия улыбок в этот вечер. Она улыбается, когда в доме появляется друг отца, которого она видела пару раз, но особенно не ощущала в себе желание проявить интерес к мужчине. Улыбается, когда радушной хозяйкой приглашает гостя и отца за стол. Улыбается все так же, поддерживая разговор привычно, все эти светские обсуждения погоды и кто кого хотел бы элегантно послать. Можно было бы даже особенно не интересоваться, что происходит за столом - все происходило совершенно естественно.
До той минуты, пока до нее не дошло осознание: она улыбается уже под хвалебные слова отца в ее адрес, что на миг вызывает удивление среди отточенных гостеприимных эмоций. Все-таки Гелиодор Мальсибер не из тех людей, что тратят слова попусту, на какое-то пустое восхваление, даже и собственных детей. А тут он прямо-таки заливался соловьем о том, как ему повезло с дочерью, вы, мистер Розье, уже успели оценить наверняка ее хозяйственность и безусловную красоту.
Селе прищуривается на каждую фразу отца, не встревает, успешно изображает смущение. Паззл в голове складывается с трудом, ей почти слышно, как шестеренки проворачиваются в сознании. Не может этого быть, чтобы он решил с ней так поступить.
Вечер утопает в желании двух мужчин угодить друг другу, а Селенит чувствует себя какой-то дорогой куклой на постаменте между ними, за которую ведут торг. Если быть честным перед собой, то как таковой сделки и не было озвучено, но мисс Мальсибер уверенна совершенно четко, все цены будут озвучены после. После демонстрации товара.
Только провожая Вильгельма до двери, позволяя поцеловать себе запястье, Селе позволяет себе присмотреться к тому, кто был ровесником отца, кто ей в отцы годился. Никак не в мужья. Его губы холодным укусом на тонкой коже, лишь едва оставив след на ней. Но Селенит не позволяет ничему омрачить свою улыбку, которой она одаривает друга отца при прощании. Она - само очарование.
вниз, разбудить чувства
это так грустно
на пути вниз
Она ждет отца в кабинете. Как-то так повелось, что все серьезные разговоры непременно должны проходить в рабочей обстановке, так, видимо, самому Гелиодору было проще настроиться, а Селенит, наоборот, отказаться от лишних мыслей. В этом кабинете она была в последний раз как раз тогда, когда обещала главе рода выйти замуж за того, за кого он сам выберет. Что она не будет возмущаться, она примет его выбор. Лишь бы он позволил ей остаться на метле, лишь бы позволил оставить хоть что-то в ее жизни, имеющее смысл.
Как глупо, как быстро она позволила загнать себя в угол.
О чем она думала? Что отец думает о ней? О ее чувствах? Какая глупость, право, быть Мальсибер и все еще верить в то, что кому-то вообще есть до нее дело?
Каждый из детей Гелиодора должен исполнить свою собственную роль, к которой его готовят. Морион был наследником, на него обращены все взгляды, к нему больше внимания, у него большая часть ответственности. А Селенит обязана принести семье пользу иначе. Она была женщиной, а значит, ее можно выгодно продать тому, кто был ее старше в два раза.
Она итак была слишком свободной благодаря первому браку, первый муж был как мягкая податливая глина, из него можно было вылепить все, что угодно. И даже против ее карьеры в квиддиче он не возражал. Семья была не очень рада тогда, но она была в первую очередь женой тогда, потому когда не возражал Уильям, им приходилось лишь озабоченно интересоваться, все ли в порядке, не нужна ли помощь, может быть, она уже передумала свои амбиции выстраивать через мимолетное хобби.
И пусть карьера в квиддиче была совершенно не мимолетным хобби, Селе любила свою работу. Только на поле она чувствовала себя свободной. И, вероятно, ее стремление сохранить это крошечное право вылилось в ту точку не возврата, в которой она и оказалась.
Пока отец где-то внизу пытался выставить за дверь мистера Розье, Селенит радовалась этим нескольким минутам наедине с собой. У нее была прекрасная возможность уложить мысли по полочкам, попытаться мыслить здраво, без паники или злости на решение Гелиодора. Впереди тяжелый разговор, который, очевидно, способен расставить все акценты по местам. Может быть, все не так уж и плохо? Может быть, она все надумала?
Мысли отчаянно пытались уцепиться за то, что вряд ли было близким к реальности, но отчего-то ей становилось легче.
Шаги отца скрадывает ковер, они становятся гулкими, но Селе все равно их слышит отчетливо в вязкой тишине, разбавленной только редким стуком часового механизма. Наверное, так же она ждала той секунды, когда Гелиодор распахнет дверь, когда была маленькой. Он по обыкновению плотно прикроет дверь, пройдет к своему столу, внимательно посмотрит на дочь, а потом уже начнет говорить. Говорить негромко, но ему и не нужно было повышать голос, чтобы все окружающие прислушивались к нему и отчетливо слышали каждое его слово.
В этот раз она виноватой себя не чувствовала, потому собиралась немного испортить маленькую кабинетную традицию:
- Надеюсь, мистер Розье остался доволен ужином, - она не оборачивается, итак есть уверенность, что именно сейчас Гелиодор закрывает за собой дверь, как и всегда после появления в своем кабинете.
вниз. по судьбе взглядом
никого  рядом
никого нет

[indent] Мерно стучала печатная машинка. Персефона заканчивала последний абзац  отчета  состоящего из сорока девяти страниц. Легкие задатки перфекциониста в ней немного негодовали - нельзя было дотянуть до пятидесяти? С определенными переменами в магическом сообществе и участившимися "происшествиями", отчеты все чаще стали превращаться в шедевры эпистолярного жанра, увеличиваясь и в количестве, и в толщине. Благо, девушка отлично набила руку в печатном деле и могла бы сойти за бравую секретаршу. Эта перспектива конечно была множество раз рассмотрена и обдумана, но непокорное внутреннее «я», желающее активных действий, противилось такой незавидной судьбе. Конечно, Перси трезво оценивала свои шансы и понимала, что раз за почти два года работы с ней не смогли нормально сработаться с десяток не последних в аврорате людей, значит вполне возможно ни повышения, ни большого следовательского будущего ей не видать. И ведь не то чтобы она была какой-то "проблемной". За ней не наблюдалось нарушений или фатальных ошибок. В том то и дело, что она толком и показать себя не успела, как люди предпочитали "укомплектовывать" свои группы теми, с кем не испытывали осложнений в общении. Теми, кому могли доверять... Иронично, учитывая, что она сама не могла похвастаться таким свойством. Ни одному из работающих во всем министерстве, и в аврорате в частности, из людей, она никогда бы не доверилась. Люди могут быть сколь угодно милыми и благодушными, но природа и чувство собственной выгоды, значимости или страха, - выберите нужный вариант, - всегда подтолкнет к обману и предательству. Человек по натуре такой. И это она знает не понаслышке... Более того, такой же считает и себя. Заботящейся только о себе любимой. И ничего удивительного или плохого в этом нет. Человек человеку волк, говорят. О, кстати в кооперативном деле, которое она только что мановением волшебной палочки отправила в нужный ящик, был замешан оборотень. Именно поэтому дело велось совместно с отделом по учету таких вот особенных существ. Вот уж точно - двойное дно в человеке. "Мохнатый" секретик.
[indent] Персефона была на работе с самого раннего утра. Узнав о том, что у нее вновь будет наставник, она немного воодушевилась. Однако, когда ей сказали кто он, ее энтузиазм слегка поутих. Конечно, мисс Фанкур знала, что не стоит судить людей по "обложке", ведь именно это с ней и делали на протяжении множества лет. И этот самый человек, то есть Итан Браун, даже частично был свидетелем сего процесса. Но все же его манеры и подход к делу заставляли девушку чувствовать напряжение и дискомфорт. Разумеется, они были знакомы. Причем не только по аврорату, но и задолго до этого - еще со школы. Они небыли друзьями и даже приятелями их не назовешь. У Персефоны вообще таковых фактически не наблюдалось за все семь лет пребывания в Хогвартсе. Но она хорошо знала, что этот человек пережил и смог переступить через все неприятности, что обрушились на него еще в юности. Переборов комплексы и насмешки, он смог поставить на место обидчиков и завоевать уважение. На последних курсах его жизнь не была похожа на ад, в отличие от нее. Итан смог "спасти" себя и превратился, кажется, во вполне уверенного и... через-чур броского на первый, - да и на второй тоже, - взгляд, человека. Конечно, Персефоне хотелось знать, как ему удалось сделать то, что не смогла она? Как он смог выбраться из порочного круга и доказать окружающим его людям, что он важен и чего-то стоит. Где была та дверь, в которую он вышел, в то время пока она стучалась и пыталась открыть не те? Ей был интересен ответ. Но сам человек, а главное его поведение и внешний вид отпугивали ее, как впрочем и любые агрессивные попытки людей открыто и позитивно общаться. Это обычно вводило Фанкур в ступор и она терялась, совершенно не умея говорить "ни о чем" или о самой себе. Наверное поэтому, она выработала безэмоциональное выражение лица - как универсальную реакцию на все внешние "угрозы" дружественной коммуникации. С точки зрения окружающих ничто не могло ее удивить или напугать. Она привыкла реагировать на все спокойно, что называется "с лицом лица", не давая тем самым заглянуть ей в душу непрошенным гостям. В окружении девушка прослыла бесчувственным чурбаном, "мертвячкой", "бревном", "ледяной принцессой" и это только самые не обидные эпитеты в ее адрес...
[indent] Одним словом, Итан Браун и его внешний вид, словно на него стошнило радугу, был весьма заметным и забавным индивидом, который никак не вписывался в восприятие Персефоны Фанкур. Беспокоилась она еще и потому, что большинству было известно, что он лиглимент. А это значило, что ее тщательно выстроенный частокол из обломков гордости, страхов, предрассудков, самозащиты и иронии - под угрозой. Ей вовсе не хотелось, чтобы какой-то щеголь заглянул ей в душу и посмеялся, увидев там не выросшую и серьезную, готовую к вызовам судьбы девушку, а маленькую обиженную и очень одинокую девчушку, которую даже она сама не хотела признавать в самой себе. Она чувствовала угрозу исходящую от нового наставника. И конечно, она могла бы саботировать и это "сотрудничество". Но вот незадача, как бы она ни любила отчетность и порядок в архивах, отсиживаться в четырех стенах ей не хотелось. Не для того она преодолевала все свои комплексы и заталкивала свое обиженное "я" как можно глубже, дабы научиться хоть как-то адаптироваться в обществе. В обществе, которое она хочет починить, исправить и вывести на чистую воду! И именно для этого ей нужно снова наступить себе на горло и проявить весь запас своего дружелюбия к человеку, который заставляет ее нервничать и пугает до чертиков своим гипертрофированным энтузиазмом.
[indent] Перси глядела на часы, встраивая на правом краю стола ровный рядок последовательно сложенных папок. Это были детали дел и отчетов, которые нужно было подшить к уже имеющимся и старым данным. Часы показывали, что ее новый начальник опаздывал уже на три минуты. Девушка смахнула невидимые пылинки с и без того чистого стола и закатила густо накрашенные черным, глаза. Потеющие ладони не добавляли спокойствия и казалось, каждая мелочь ее нервировала. Как вообще можно быть взрослым и нервничать из-за таких вот глупостей? Или может дело в том, что сегодня решится ее дальнейшая судьба?